Небеса ликуют - Страница 48

— У меня к вам вопрос по поводу донесения из Киева.

Он не удивился, по крайней мере на его загорелом, странно гладком лице это никак не отразилось.

— Боюсь, ничего интересного вам рассказать не смогу. Сам я не видел этого русина….

Русина? Уже интересно! Черный напиток из Йемена сразу же стал значительно слаще.

В конце мая года от Рождества Христова 1649-го на окраине Бахчисарая появился путник. Усталый, изможденный, он упал на пороге Успенского монастыря. Старая рана в плече загноилась, запеклась черной плотью.

Путник умер на следующий день, успев пересказать игумену о том, что случилось в Киеве, как скоро показалась трава на поле. Пересказать — и нарисовать странную карту: три холма, буква N — и река под названием Callapka.

Странно устроен мир! Православный игумен поспешил известить об этом не митрополита, а брата Канари.

Не будем задумываться почему.

— Все, что мне передали, я переслал в Рим, монсеньор. У меня осталась только запись его рассказа.

Широкая ладонь на миг исчезла в одном из вьюков.

— Вот…

Я быстро пробежал глазами начало.

«Как скоро показалась трава на поле, стали собираться хлопы на Киев, подступили к днепровскому перевозу…»

Все знакомо. Только по-гречески…

— Скажите, настоятель монастыря — грек?

— Грек. Кир Афанасий.

Значит, грек… Русин скорее всего рассказывал на родном наречии, кир Афанасий (или кто-то из братии) перевел, а в Риме все это изложили уже на хорошей латыни. Отсюда и «hlopae». Надпись на карте тоже была по-русински. Не Callapka, а именно Каллапка.

Дьявол, как известно, в деталях. Но дьявол молчал. Callapka, Каллапка — какая разница!

— Спасибо! — вздохнул я, допивая кофе. — Придется вспомнить греческий.

— Я вас разочаровал?

Что тут ответить? Почему-то думалось, что здесь я узнаю больше. В Риме со мной не были откровенны.

— Вы ничего не слыхали о братьях Алессо и Паоло? Он подумал, качнул седой головой.

— О тех, кого вы ищете? Алессо Порчелли и Паоло Брахман? Разве что о втором. Это прирожденный мятежник, монсеньор. В Индии ему удалось свергнуть раджу Серингпатама. Поэтому брата Паоло называли не только Брахман, но и Джанар-дана — Бунтарь. Говорят, ему стоило заиграть на дудочке, чтобы начался мятеж. Увы, это все.

Все? Ничего себе — все! А тараканы? А связь между дудочкой, порождающей мятежи, и «Штудиями о происхождении и бытовании жуков, клопов и в особенности клещей…»? Прирожденный мятежник — и знаток клещей?

Может, старый корсар все же ошибся и Брахман с Бунтарем — просто разные люди?

Скрипнула дверь — Брат Манолис привстал, под усами шевельнулась улыбка.

— Вы, кажется, знакомы с моей племянницей? Лицо Артемиды было по-прежнему суровым. Едва кивнув мне, она подошла к очагу, присела рядом с дядей, наклонилась, зашептала.

— Гм-м…

«Гм-м» прозвучало как-то странно. Невозмутимый грек явно смутился.

— Монсеньор… Василиса случайно услыхала, будто один из синьоров, которые вас сопровождали, весьма ученый человек. Гм-м.. Н-да…

— Который? — откликнулся я. — Отец Азиний?

— Другой, — буркнула амазонка и поспешила отвернуться.

— Так вот, — вздохнул корсар. — Моя племянница всегда отличалась любознательностью… В общем, она просит разрешения побеседовать с ним.

Любого другого я, быть может, и пожалел. Но еретики недостойны жалости.

Я встал, согнулся в поклоне.

— Он ваш, синьорина!

Когда дверь вновь закрылась, мы с братом Манолисом взглянули друг на друга.

— А вожжами пробовали? — поинтересовался я. В ответ грек только вздохнул, и я решил не бередить его раны.

* * *

Все-таки мы поговорили.

Он очень много знал, брат Манолис Канари, исповедник трех обетов и тайный коадъюктор Общества Иисуса Сладчайшего. Сицилия и Крит, Кипр и Сирия, Египет и бесчисленные острова Леванта, Истанбул, Дамаск, Багдад… Но из всего, что попадало в его паутину, мне требовались крохи. Правда, очень важные крохи.

Маршрут через Истанбул и Крым я избрал не случайно. Мои предшественники соблазнились коротким путем — через Вену, Краков и Львов, но это не привело их к удаче. Маршал Тюренн учил: лучше долгий поход по мощеной дороге, чем короткий — по болоту.

Но даже не это главное. Пропавшие искали не просто дорогу в далекий Киев, не просто след своих братьев по Обществу. Они искали Тайну.

Об этом я подумал сразу, как только Его Высокопреосвященство Джованни Аквавива поручил мне предпринять третью попытку. Тайна была, и не маленькая тайна предсказателя и любителя жуков, а нечто иное, пугающее.

Миссия в Киеве погибла. Не одна — вместе со всеми, кто исповедовал истинную веру.

Почему?

Город не брали штурмом, Святую Католическую Церковь не объявляли вне закона. Костелы и кляшторы никто не закрывал, не забивал ворота досками.

«Латинщики» готовили заговор? Резню? Шпионили?

Триста католиков на многотысячный город — какой уж тут заговор! Лазутчиков же принято хватать, вести в суд, привселюдно обличать, дабы посрамить врагов, а не резать по ночам.

Было иное. Кто-то умный и безжалостный побеспокоился, чтобы погибли все. Зачем? Не потому ли, что среди них был кто-то один — Тот, Который Знал?

Знал — что?

Уж не Тайну ли этой войны?

* * *

— Скажите, брат Манолис, что думали в Топак-хане, когда capitano Хмельницкий начал бунт?

— Гетьман Хмельницкий, — негромко поправил корсар. — Ничего не думали, монсеньор. Старый султан умер, а евнухам гарема было не до Лехистана. Я уже писал в Рим: Порта не готовила мятеж. Она даже не пыталась им воспользоваться…