Небеса ликуют - Страница 55

Они стояли чуть в стороне, безмолвные, недвижные, словно высеченные из камня.

Слушали.

К счастью, попик вещал на скверной латыни, едва ли понятной этим гуннам. Но слишком уж громко!

— А посему молю вас, братья! Повторяйте за мной Символ Веры, на Феррарском Соборе заново утвержденный! Повторяйте, и да спадет с вас короста заблуждений ложных!..

Я начал быстро спускаться, надеясь успеть. Первым делом — кулаком по шее, затем заткнуть орущий рот феской…

— И осенит благодать, от престола Святого Петра исходящая…

Не успел! Недвижный камень дрогнул. Малахаи переглянулись.

— Понтико!

Странное слово хлестнуло, словно плеть. Ударили в камень копыта.

— Эй-эй! — запоздало вскричал дю Бартас. — Это наш поп!

— Стойте! Стойте! — вторил ему сьер еретик. Поздно!

Поп был уже не наш. Свистнул аркан. Один из всадников резко дернул рукой…

— Ай-а-а-а-я-я!

Бросок был точен — петля упала сверху, захлестнула, потащила вниз, прямо на острые камни.

Я оказался на дороге как раз, чтобы успеть увидеть уходящих рысью всадников и жалкого червя, волочившегося за ними на веревке.

Червь извивался.

* * *

— Вы должны ему помочь! Вы обязаны! Я покосился на сьера римского доктора без всякой симпатии.

— Вы отвечаете за него!

Хотелось спросить, что делал он сам, пока ополоумевший дурак расточал цветы своего красноречия, но ругаться не хотелось.

— А может, и без попа обойдемся? — задумчиво проговорил дю Бартас. — Хотя… Жалко! Говорят, эти басурмане сажают всех христиан на кол!

Кажется, шевалье перечитал мессера Боплана.

Я поглядел на пустую дорогу. В нескольких милях отсюда, за облепившим крутые склоны лесом, Бахчисарай. Значит, недоумка следует искать именно там, в столице Малой Татарии, именуемой также Крымом.

Еще и эта забота! Будто бы иных мало!

— Хорошо. Найдите проводника.

После Истанбула Бахчисарай казался истинным сараем.

Единственная узкая улица — и глухие заборы, над которыми темнели острые скаты черепичных крыш. Толстые иглы облупившихся минаретов, голубые, потемневшие от времени и дождей купола, грязные арыки, откуда несло сыростью и вонью…

Где ты, «Тысяча и одна ночь»?

Солнце было в зените, а до заката предстояло много дел. Так много, что я решил слегка побеспокоить сьера римского доктора. На постоялом дворе, куда мы направлялись, наверняка найдется кто-нибудь, говорящий по-итальянски.

Вот пусть и расскажет сьеру Гарсиласио, где искать речку Каллапку!

* * *

— Гость — дар Аллаха, Адам-эфенди! Прошу, отведайте кофе!

Ибрагим-ага, местный кадий, сносно изъяснялся по-гречески. Кофе нам подали в маленьких чашечках размером с наперсток. Пить было неудобно, сидеть — тоже. В небольшой обвешанной яркими коврами комнатке не оказалось ни стула, ни скамьи. Пришлось поджимать ноги и устраиваться на корточках, подражая хозяину.

— Был ли легок ваш путь, уважаемый Адам-эфенди? Поистине Аллах, великий и милосердный, явил вам великую милость, переправив через столь неспокойный ныне Понт! Недаром море это все чаще называют Черным, ибо темны его волны и глубока пучина.

Даром Аллаха и Адамом-эфенди я стал всего за один дукат, врученный привратнику. Но внимательный и чуть насмешливый взгляд городского судьи предвещал куда более крупные траты.

— Надеюсь, вам понравился наш Кырым? Вот уж поистине земля, благословенная Аллахом! И не только красотой гор и долин славен он, но и порядком, о котором столь печется Ислам-Гирей, наш Пресветлый хан, да продлит Аллах его дни! Поистине даже девственница с золотым кувшином на голове может без всякой опаски пройти от Кафы до Ор-капе!

Я кивал, прихлебывая черный горький напиток и мысленно сочувствуя упомянутой девственнице. Тащить на голове золотой кувшин пару сотен миль! Да поможет ей Аллах!

— Посему и стоит стража на дорогах, взыскуя порядка. Ибо многие лихие люди тщатся нарушить благоденствие, вкушаемое подданными Пресветлого!

Разговор медленно, истинно по-восточному сворачивал в нужную колею, ведущую прямиком к сидящему в городском зиндане брату Азинию.

— Конечно же, ни вы, уважаемый Адам-эфенди, ни спутники ваши ни в чем не виновны. Однако по неведению своему один из них не учел, сколь не любят здесь проклятых «понтико», этих гнусных разбойников, да проклянет их Аллах!

У развалин Топе-Тархана не любили турок. Здесь же косились на греков, особенно на «понтико» — вольных мореходов, шнырявших на низкобортных баштардах вдоль побережья. А на тех, кто поднимал ослиный крик на большой дороге, — в особенности.

Феска и темный каптан вкупе с неуместным рвением сыграли с бывшим регентом злую шутку.

— У меня нет сомнений, уважаемый Адам-эфенди, в истинности ваших слов, но следствие может изрядно затянуться…

Его глаза лучились добротой, на губах играла ласковая усмешка.

— Нидерландскими дукатами возьмете? — поинтересовался я.

Кадий вздохнул, явно сожалея о грубости и бесцеремонности своего уважаемого гостя.

— За последний год дукаты со стрелком упали в цене. Говорят, кяфиры-голландцы кладут в них слишком много серебра…

Я постарался улыбнуться как можно любезнее.

— Могу разменять. Говорят, Аслан-бек, начальник городской стражи…

— Не надо, — твердо ответил судья уже без всякой улыбки. — Мы же с вами культурные люди!

* * *

Бац!

— Три! — печально констатировал шевалье. — Нет, уже четыре!

Бац!

Его камзол был разложен прямо на глиняном полу, плащ пристроился рядом, сам же доблестный пикардиец ловко орудовал ножнами шпаги, поражая врагов.