Небеса ликуют - Страница 37

И не так уже важно, золото или страх заставили ее написать это дурацкое письмо. «Похотливый священник» — прекрасная тема для пьесы. Пьесы, которая пошла явно не так. Впрочем, Комедия дель Арте славна именно импровизацией. Похотливого попа не удалось зарезать, зато можно обвинить в убийстве.

Она умирала долго — и страшно. А я в эти минуты стоял столбом у кресла, в котором восседала старая жаба. Кто бы мог подумать? Его Преосвященство, сам того не желая, спас мне жизнь! Не захоти он прошлым вечером отругать от души зазнавшегося молокососа-еретика…

Рука с кубком дрогнула, огненное пойло разлилось по столу, потекло по подбородку. Сам того не желая? Или?..

Нет, о таком не стоит! Лучше выпить еще. Подождать, пока стихнут шаги в коридоре, найти тряпку, чтобы вытереть лицо…

* * *

— Добрый вечер…

Сначала я чертыхнулся, но этого оказалось мало, а посему я помянул злого духа Анамембире вкупе с чадами его, стукнул по столу ничем не повинным кубком и только после этого обернулся.

Злокозненный еретик Гарсиласио де ла Риверо, римский доктор и поклонник Джордано Ноланца, появился явно не вовремя.

— Какого беса вам от меня надо?

На его красивом лице я заметил знакомый испуг, но выглядел сьер еретик не в пример лучше прежнего. Выспался!

— Меня выпустили… Меня почему-то выпустили, сьер. Дали ваш адрес. И я подумал…

— Что вы подумали? — гаркнул я так, что парень отшатнулся.

Кричал я напрасно. Все так и задумано. Все идет правильно…

Три степени повиновения: телом, разумом, сердцем. И только повинуясь сердцем, ты становишься покорен по-настоящему.

Как воск, как топор дровосека.

Как труп.

Так учит Святой Игнатий. На этом и стоит Общество.

Там, в сыром подвале, его тело было в моей полной власти. Но этого мало. Я мог бы пригрозить синьору Гарсиласио костром, на который попадут его семья, друзья, он сам. Он стал бы покорен — разумом, спасая себя и других.

Но этого тоже мало.

И тогда я заставил его увидеть Ад.

Заставил и получил его сердце — и его душу. Сердце, скованное страхом. Душу, ненавидящую меня.

— Сядьте. Там, на табурете, — кубок. Выпьем.

— Я… — Такого он явно не ожидал. — Я не…

— Пейте!

Он глотнул, поперхнулся, в глазах — все тот же испуг. Наверно, парень решил, что пытка продолжается. На этот раз — виноградной водкой.

— Мне сказали, что мой брат… И те, кого я назвал… А что он, интересно, думал? Впрочем, им повезло. Домашний арест — еще не самое страшное.

— И поэтому вы пришли ко мне?

— Да. Ведь я вам нужен, правда?

Он прав — мне нужны его глаза. Но сейчас у меня просто нет сил продолжать разговор. Глаза… «Глаза отсутствуют»… Господи, помилуй!

— Я сразу… Сразу это понял. Есть легенда, что к узникам инквизиции приходит Некто. Приходит, когда им уже нечего терять. И тогда он предлагает обмен…

«Некто»? Кажется, этот мальчишка слишком высокого мнения обо мне!

— Я что, похож на Сатану?

— Но вы же сами назвались Черным Херувимом!

Но некий Черный Херувим вступился, Сказав: «Не тронь, я им давно владел…»

Да, все верно. Этот мальчишка неглуп. Но…

— Вы пришли очень не вовремя, сьер еретик! Он удивленно моргнул. Взгляд скользнул по залитому водкой столу.

— Что-то празднуете?

— Поминаю.

В его глазах мелькнуло что-то странное. Сочувствие? Едва ли, с чего это ему мне сочувствовать?

— Извините. Не знал…

— Ладно! Выпьем…

Я поднес руку к кувшину — и услыхал шаги.

Легкие, далекие, где-то в самом конце коридора. Покрытая пестрой поливой глина обожгла руку. Тот, кто шел… Вернее, та, что шла…

У меня хороший слух. Очень хороший, недаром мессер Аугусто, наш регент в коллегиуме, советовал мне всерьез подумать о музыкальной стезе.

Та, что шла по коридору…

Я ошибся! Наверняка ошибся, спутал, случайно вспомнив…

Стук — на этот раз в дверь.

Тук… Тук… Тук…

— Синьор де Гуаира! Вы дома?

Стучался ли Командор, заглянув на огонек к Дон Хуану?

На призраке была знакомая мантилья, наброшенная поверх черного платья.

Черного — как и положено тому, кто погиб под мясницким ножом. Черное платье — и лицо, белое как мел.

— Не хотела вам мешать, синьор де Гуаира, но у нас случилась беда…

— Заходите, синьора Франческа.

«Сегодня, как только стимнеет…»

«…Горло перерезано острым предметом, вдоль грудной клетки и живота — глубокий продольный разрез, глаза отсутствуют, что затрудняет…»

Слишком поздно я вспомнил, что призраков, как и ламий, нельзя приглашать переступить порог.

…Подошла, остановилась, сдернула перчатку с руки. Я быстро оглянулся. Зеркало! ОНИ не отражаются!

Зеркала в комнате не было.

— Синьор де Гуаира? — В ее голосе теперь слышалось удивление. — Что с вами, Адам? Что вы себе вообразили?

— Что вы мертвы. — Я глубоко вдохнул, пытаясь поймать непослушный воздух. — Я вообразил, что вы мертвы, Франческа…

* * *

Она слушала, не перебивая и не переспрашивая. Наконец кивнула.

— Клара… Мы называли ее Климена. Вы ее, наверно, не помните.

Климена? Чернявая крикливая девица, вначале в чадре, после — в ярком платье? Та, что громче всех интересовалась моим сценическим прошлым, а затем безуспешно пыталась подсесть ближе?

Она?!

Окровавленный труп под пыльным балдахином…

Она?

Я не всматривался в мертвое, залитое кровью лицо. Зато запомнил руки. А ведь пальцы, тонкие, изломанные последней мукой, — тоже примета.